На одном приходе умерла постоянная прихожанка. Провожали ее всем миром, с благодарностью вспоминали, что она буквально жила в храме, помогала во всех хозяйственных нуждах, ни одного праздника не пропускала. И мало кому хотелось помнить, что сын и невестка, жившие с ней в квартире, практически изолировались от матери, даже с внуком женщине почти не случалось видеться.
А есть ныне здравствующая пара — прекрасные верующие люди из среды творческой интеллигенции, щедрые благотворители, участники в том числе и различных церковных проектов для детей. Только взрослые дочери — тоже верующие, воцерковленные — готовы с первым встречным делиться обидами и откровенной неприязнью к родителям.
Верующие дети с неверующими родителями общаются порой не лучше. Многим ли не приходилось замечать, как их спокойствие, рассудительность, и, временами, откровенная елейность — вдруг сменяется высокомерным раздражением или снисходительной насмешкой: это мама позвонила.
Приходилось видеть и такую сценку из жизни воцерковляющейся семьи: безобиднейшая дама средних лет, благоговейно причастившись, мило раскланявшись с прихожанками, выходит из храма и буквально шипит на супруга, который посмел сбегать на «перекур»...
Дома же этому супругу предстоит самостоятельно готовить себе изысканное блюдо типа «пельмени по-холостяцки», потому что у нее-то — пост.
Удивительно, но придя в Церковь, мы с ходу беремся осваивать евангельское понимание слова ближний из притчи о самарянине, совершенно забывая, что оно расширяет, а не отменяет обычное значение этого слова — близкий, родственник. Почему-то на практике легче оказывается привечать дома цыганский табор, катехизировать коллег, писать апологии, ежедневно мыть полы в храме — чем учиться не орать на детей, уважать чужое