Когда видишь по «ящику» тетеху лет 30, только что взявшую автограф у свихнувшейся поп-дивы, в помрачении именующей себя Мадонной… когда видишь в ее трясущихся руках CD-диск с заветным росчерком и слышишь произнесенное дрожащим голосом: «Вы знаете, мне кажется, что это самый счастливый день в моей жизни!»… то не оторопь даже берет, а ужас.
Хочется воскликнуть: Бедная, бедная! Да что ж у тебя за жизнь такая горбатая и неказистая… что же у тебя за представления такие о счастье?
Одна надежда – что это сгоряча, может быть, сказано, в порыве, так сказать, экстатического обожания… И то не весело, но все-таки еще оставляет надежду, что все не так запущено. Что, может быть, поулягутся эмоции и поймет человек: есть еще хоть что-нибудь в жизни счастливого и радостного, что может хоть немного приблизиться к радости обладания автографом эпатажной поп-дивы.
Знаете, честно скажу… все чаще охватывает меня чувство, будто я оказался в сумасшедшем доме, где все улыбаются, шутят, болтают без устали, но все – решительно все – сумасшедшие. И ты понимаешь это с ужасом и невольно оглядываешься: не попадется ли кто-нибудь, может быть санитар или врач, кто скажет тебе по-дружески, с грустной, но доброй улыбкой: «Да они ведь больны, дружок… Что поделаешь?» И руками разведет бессильно, но так утешительно.
Но самое страшное то, что нигде этого санитара или врача не видно, и еще с большим ужасом начинаешь догадываться, что их именно потому и не видно, что они-то как раз и считаются сумасшедшими, и потому держат их подальше где-нибудь. В каком-нибудь чуланчике, откуда им лучше и не вылезать, и даже для их же пользы…
Я, конечно, утрирую, и много, много в нашем отечестве глубоко порядочных, здравомыслящих, чистых, честных и добрых людей, но ведь и это