Рассказывает протоиерей Александр Овчаренко:
Рассказал мне друг назидательную историю. Был он послушником в одном из киевских монастырей, и как-то раз зашел к нему в келию отец… ну пусть будет Феофил. Увидел он под потолком прошлогоднюю клейкую ленту от мух, полностью (!) утыканную мумиями Musca domestica (лат.), заметьте, в дикой природе уже практически не встречающейся! И говорит он брату с укоризной: «Убрал бы ты, брат, этот геноцид». На что мой друг со смирением и духовной расстановкой ответил: «Не могу, отче, это мне память смертная…»
(Справочка: Память смертная — памятование и размышление о грядущей смерти тела, исходе из него человеческой души и Божественном Суде. Вспоминая о смерти, христианский подвижник познает бренность этого мира, всецело сосредотачивается на покаянии, ведущем к познанию своих грехов, изменению своей жизни и соединению с Богом.)
***
Середина 90-х… В собор на практику прибыл пожилой, интеллигентный священнослужитель. С классическим лицом доброго волшебника. Рост ниже среднего, умные глаза, аккуратные очки, которые были чуть-чуть спущены на нос, красивая борода. Лет ему было около шестидесяти, а вот в диаконы он был рукоположен совсем недавно. В те годы, понятно дело, времени заканчивать семинарии не было — надо было заполнять открытые приходы. Молодой пожилой диакон готовится к совершению литургии. Но на проскомидии необходимо приготовить вещество для Евхаристии. Все началось как обычно. Пока не дошло до слов, которые диакон обращает к священнику, взирая с благоговением на приготовление Агнца, после надрезания хлеба священником: «Пожри, владыко» (от слав. слова «пожрети» — принести в жертву). И вот тут наш добрый волшебник впадает в ступор. Он не может произнести этих слов! И как ни просит его