Хочу вспомнить, как Рождество пришло в мою жизнь. Это было почти 25 лет назад. Сейчас странно об этом слышать, но тогда слово «Рождество» мало о чём говорило большинству советских людей.
Меня пригласили в гости. Странно было видеть квартиру, в которой вдруг и ёлка, и подарки, и маскарад каким-то невероятным образом оказались на своём месте. А сам праздник без оливье, случайных гостей и суеты был немного ранимым и отчего-то по-настоящему радостным. Играли вертеп. Мне досталась самая легкая роль — ангела, маленькая белая кукла на тонком пруте летала, возглашая: «Христос родился в Вифлееме». Взрослые пели колядки, читали стихи и, не стараясь походить на детей (что обычно у нас, взрослых, получается, прямо скажем, не очень), радовались как дети.
Были и подарки, и рождественские пряники. И всё было так неподдельно, что я уже тогда начал задаваться вопросом, кто же украл у нас настоящий праздник и вместо него подсунул что-то очень похожее, но лишённое всякого смысла, тайны, а потому пустое и суетливое. Помните старую шутку про фальшивые ёлочные игрушки? Выглядят как настоящие, а радости никакой.
Так однажды в середине 1920-х годов 7 января перестало быть выходным. Ёлка, подарки и даже песни о празднике объявили пережитком прошлого. Не только Рождество, но и Новый год, как сказал бы Николай Дроздов, «оказался под угрозой полного уничтожения». Однако уже в 1935-м стало понятно, что народу — строителю коммунизма нужно как-то от строительства отдыхать. Да и не все перестали ставить ёлку, вспоминать о Рождестве, как та самая семья, пригласившая меня когда-то на рождественскую елку, с риском несла радость праздника через годы, когда жить стало «и лучше, и веселей».
С того момента, как в 1936 году ёлка вернулась в дома советских людей,