В этот день Василий не собирался идти в храм. И в ближайшие дни тоже не собирался. Да, он давно уже не был в храме и осознавал это, но был, как сам он считал, очень грешным человеком, а его бабушка когда-то давно ему говорила, что храм – единственное место на земле, куда можно зайти грешником, а выйти святым. Он не верил в это. Точнее, он считал, что его грехи, свойственные, увы, многим молодым людям, не позволят ему преобразиться в храме в святого, что-то обязательно пойдет не так. Да, наверное, и не хотел он пока никакой святости. А еще ему было немного страшно: он помнил рассказ бабушки о какой-то святой Марии, которая, когда она еще была подобной ему грешницей, пыталась войти в храм, но какая-то невидимая сила всякий раз отбрасывала ее от дверей храма, не позволяя в него войти.
Он не мог твердо сказать почему, но ноги все-таки непреодолимо понесли его в храм
Однако в храм Василий все-таки пошел, сам не понимая почему. То ли колокольный звон, прозвучавший неподалеку, отозвался в сердце каким-то теплым чувством, то ли от самого храма повеяло каким-то домашним уютом на фоне уличной студеной вьюги, то ли… Не мог он сказать твердо почему, но ноги все-таки непреодолимо понесли его в храм, тот самый храм святителя Николая Чудотворца, мимо которого он раньше проходил, почти его не замечая, уже очень много раз.
В храме, на счастье или совсем наоборот, он сразу предстал взору «Марь Петровны». Надобно знать Марию Петровну, чтобы понять употребленное в ее адрес выражение. Мария Петровна (или «Марь Петровна», как именовали ее все сотрудники храма), женщина лет семидесяти, была церковницей со стажем: уже четверть века по благословению еще прежнего настоятеля заправляла уборкой этого храма и относилась к своему послушанию весьма